Неточные совпадения
На другой день около обеда Валентин Осипович перевез
жену в другие
номера. Новые
номера находились в центре города, на Тверской, и были достаточно чисты; зато за две крохотных комнатки приходилось платить втрое дороже, чем у Сухаревой. Обед, по условию с хозяйкой, был готов.
Когда он воротился в
номера, Милочка уже спала. Он потихоньку разделся и, чтоб не тревожить
жену, улегся на диван.
Полозов привел Санина в одну из лучших гостиниц Франкфурта, в которой занимал уже, конечно, лучший
номер. На столах и стульях громоздились картоны, ящики, свертки… «Все, брат, покупки для Марьи Николаевны!» (так звали
жену Ипполита Сидорыча). Полозов опустился в кресло, простонал: «Эка жара!» — и развязал галстух. Потом позвонил обер-кельнера и тщательно заказал ему обильнейший завтрак. «А в час чтобы карета была готова! Слышите, ровно в час!»
Продолжая закладываться, кое-как, впроголодь, он добился до Масленицы. В это время дети расхворались,
жена тоже простудилась в сыром
номере. А места все не было, и в перспективе грозил голодный пост.
«Поехали мы, — сказывал он, — с Саничкой (так он называл
жену) за границу через Одессу, но нам пришлось два дня поджидать парохода в Вену, а от нечего делать вечером я ушел в клуб. Мне страшно не повезло, и в час ночи я вернулся в
номер и разбудил
жену словами: «Саничка, мы ехать за границу не можем, я все деньги проиграл».
На арене кричали картавыми деревянными голосами и хохотали идиотским смехом клоуны. Антонио Батисто и его
жена, Генриетта, дожидались в проходе окончания
номера. На обоих были одинаковые костюмы из нежно-фиолетового, расшитого золотыми блестками трико, отливавшего на сгибах против света шелковым глянцем, и белые атласные туфли.
Женился он как-то необыкновенно глупо, двадцати лет, получил в приданое два дома в Москве, под Девичьим, занялся ремонтом и постройкой бани, разорился в пух, и теперь его
жена и четверо детей жили в «Восточных
номерах», терпели нужду, и он должен был содержать их, — и это ему было смешно.
В восемь лет изменилось многое… Граф Карнеев, не перестававший питать ко мне самую искреннюю дружбу, уже окончательно спился. Усадьба его, давшая место драме, ушла от него в руки
жены и Пшехоцкого. Он теперь беден и живет на мой счет. Иногда, под вечер, лежа у меня в
номере на диване, он любит вспомнить былое.
Через два дня был назначен его выход вместе с «замечательной обезьяной, которая никогда не поддается дрессировке, выписанной из тропических стран Южной Африки и Америки»…впрочем, вы сами знаете эти объявления. Для этого случая я привез в ложу
жену и детей. Мы видели балансирующих на канате медведей, людей с несгораемым желудком, великолепные упражнения на турниках и т. п. Вот, наконец, наступает
номер с обезьяной. Клоун в ударе. Он смешит публику. Обезьяна все время начеку. Наконец ее выпускают.
Жена приехала с детишками. Пурцман отделился в 27-й
номер. Мне, говорит, это направление больше нравится. Он на широкую ногу устроился. Ковры постелил, картины известных художников. Мы попроще. Одну печку поставил вагоновожатому — симпатичный парнишка попался, как родной в семье. Петю учит править. Другую в вагоне, третью кондукторше — симпатичная — свой человек — на задней площадке. Плиту поставил. Ездим, дай бог каждому такую квартиру!
Зинзага подал
жене певца и музыканта руку и отправился в 101
номер.
Не успела отойти от него
жена будущего артиста королевских театров, как он увидел пред собою жилицу 101
номера, супругу опереточного певца, будущего португальского Оффенбаха, виолончелиста и флейтиста Фердинанда Лай.
У дверей 147
номера его встретила бледная, встревоженная, дрожащая жилица 113
номера,
жена будущего артиста королевских театров, Петра Петрученца-Петрурио.
Бросив презрительный взгляд на
жену, Зинзага нахлобучил на глаза шляпу, хлопнул дверью и вышел из 147
номера.
— Я тоже непременно бы за границу поехала, — сказала
жена. — Ну, посмотри
номер билета!
«А ведь она бы меня в каждой копейке усчитывала, — подумал он, взглянув на
жену. — Билет-то ее, а не мой! Да и зачем ей за границу ехать? Чего она там не видала? Будет в
номере сидеть да меня не отпускать от себя… Знаю!»
Иван Дмитрич, глядя на
жену, улыбался широко и бессмысленно, как ребенок, которому показывают блестящую вещь.
Жена тоже улыбалась: ей, как и ему, приятно было, что он назвал только серию и не спешит узнать
номер счастливого билета. Томить и дразнить себя надеждой на возможное счастие — это так сладко, жутко!
Ведя очень скромную жизнь и употребляя из напитков только самый дешевый — водку, он имел свободные деньги для подкупа горничной своей
жены Саши, и эта востроглазая и востроносая, смуглая молодая девушка еженедельно, отпросившись со двора, появлялась в его маленьком
номере с докладом.
Мы туда, сюда — хотели Василия Васильевича в другой
номер перевести — спрятать, а он на дыбы — хочу с
женой видеться, соскучился.
Их провели в первый
номер, приготовленный по телеграмме княгине, и тотчас же сервировали чай. Княгиня заказала себе графин аршаду. За чаем княжна начала рассказывать Зинаиде Павловне т-ские новости. Особенно заинтересовала последнюю начатая Маргаритой Дмитриевной история о недавнем романтическом бегстве
жены кассира местного банка с юным адвокатом.
За перегородкой на кровати лежала
жена Попова, Софья Саввишна, приехавшая к мужу из Мценска просить отдельного вида на жительство. В дороге она простудилась, схватила флюс и теперь невыносимо страдала. Наверху за потолком какой-то энергический мужчина, вероятно ученик консерватории, разучивал на рояли рапсодию Листа с таким усердием, что, казалось, по крыше дома ехал товарный поезд. Направо, в соседнем
номере, студент-медик готовился к экзамену. Он шагал из угла в угол и зубрил густым семинарским басом...